Итак, думай сам. Большой минус в теперешней обстановки — это сильное ослабление здоровья. А теперь можно проверить добавочные маленькие плюсики:

— Побои и ожоги — не гнилой рак, пожирающий вживую. В таком положении, между прочим, можно существовать десятки лет в фазе очень активной деятельности;

— Большую часть результатов ты, в конечном итоге, спасибо его царскому величеству, получил в своей вотчине (а также владениях князя Александра Никитича Хилкова, что впрочем, уже все равно);

— Хочешь радуйся, хочешь плачь, но царь Питер тебя никоим образом с государственной службы не отпустит, как это желает красавица, но со слабостями в голове Даша.

Короче, поврежденное у тебя тело — это реальность, это как внезапный инсульт в будущем. Надо пережить и дальше жить, понимая теперь, что у тебя есть строгие физические ограничения. Переживешь! У тебя ведь и раньше были ограничения, только ты считал, что это объективность.

Например, ты умел летать. Умел, как и все, но только сверху вниз и один раз. А снизу вверх — ни-ни! Вот и с оружием перестанешь обращаться. Дашка ведь почти не умеет и ничего, не плачется. Главное, у тебя есть здоровая голова, так что живи и радуйся!

А жена Даша много начала командовать на верфи и в вотчине, вот и, как и любая женщина, не сумела сдержать берегов, и пытается наехать на мужа, как на крепостного мужика. Безобразие! Надо наехать в ответ. Хорошее наступление — это всегда эффективная оборона.

— Дашенька, — ласково спросил он, но с таким грозным тоном, что свистать всех наверх! — а ты почему сказала о втором ребенке лишь при царе? Издеваешься, хочешь, чтобы он подумал, что у тебя муж в семье Хилковых, как козел — хранитель капусты?

Даша, еще только что в голове являвшаяся хозяйкой и владелицей все и всех, моментально перестроилась. Теперь она уже только красивая жена, так сказать трепетная лань при зубастом волке.

— Что ты, милый, разве я когда-нибудь тебя обманула, — попыталась она реабилитироваться в глазах мужа. Она-то ведь знала, он иногда очень ласковый (с нею), а иногда ведь и очень жесткий (с крепостными). Так что, надо лишь суметь дать понять, что это его женушка. И совсем не надо много жалостливых слов!

В полном соответствии своими мыслями, она обняла его за шею, причем так, что ее большая теперь грудь задела его тело. Ага, муж вздрогнул, тяжело вздохнул и… заговорил на совсем другую тему:

— Милая, на пути твоего замысла стоит требование царя Петра Алексеевича об обязательной службе детей боярских и титулованных аристократов. ОБЯЗАТЕЛЬНО! И тут уже не хватит никаких денег, чтобы отпереться и титула, даже княжеского, чтобы защититься. Ты же слышала, он говорил, не можешь служить по военной сфере, служи по гражданской. Буду теперь командующим инвалидной команды гвардии и градоначальником столицы.

— Ой! — вспомнила она и с азартом спросила: — а ты точно будешь самым главным, ну, разумеется, после царя?

Вопрос был риторическим, Даша просто хотела погордиться за своего мужа. Только сегодня она отчаянно грустила за Митю, а оказывается, у него еще все впереди. А она уже думала загрузить по княжеской вотчине, он ведь так умело хозяйствует и по деревне, и по заводикам. Ведь тятя, при всем хорошем, хозяйством умеет только заведовать на бумаге. А как руки доходят, так ведь один ужас!

Но коли так, то пусть служит, — она многозначительно поцеловала его в шею. Пусть выполняет свой супружеский долг. А то, если решил, что двоих понесла, так ты и свободен от жены… щас!

Дмитрий правильно понял, горячо, почти до обморока, поцеловал, потом защелкнул запором, приделанной к двери как раз для этого дела. Молодая семья, понимать надо. Это когда в спальне (и не очень) амуры витают не только ночью, но и днем. И никто не протестует всерьез, даже церковь, если это супруги венчанные. Дети ведь не просто так рождаются.

К вечеру Дмитрий все же сумел выйти из дома. Вопрос к знатокам — если похмелье и боли от прежней дыбы с горящими вениками, то это минус на минус, или, наоборот, соотносится? Дмитрий в этом отношении был, как практик, причем знающим только на основе своего тела. Вот ежели не перебрать, когда с похмелье аж темные пятна появляется, то минус на минус. Руки, конечно, уже так не работают, но вот опухоли как-то почти не ощущаются и ожоги на время исчезают. То есть нет, они в целом чувствуется, но как-то издалека и слабо. Можно даже с лета спрыгнуть с легкой пролетки и быстро пройти. Только не долго, иначе тело сразу начнет жаловать и скулить и с похмелья и от побоев допроса Преображенского приказа.

А ведь Дмитрий вышел в город не случайно. Петр, между прочим, его царское величество, когда уходил, даже не просил, а по простецки приказал где-то к вечеру прийти к нему, побалакать немного. И это побалакать, так было сказано грозно, что хоть убегай из России. Только вот, кому убежать — Дмитрию, Меньшикову или, для разнотравья, князь-кесаря Ромодановскому? И вообще, царь запомнил свою тираду о казнях виновных и наградах обвиненных?

Вопросов было много, очень уж хорошо Дмитрий напоил его, гм. А узнать все можно было только на практике. Пришел и посмотрел. Есть веселая кампания во главе с царем — присоединился, нет кампании, а Питер спит или вообще куда-то усвистал — иди домой, на милость жены. Вот и усе!

Хорошо хоть пролетка своя и кучер крепостной, ни куда не денется, привезет хозяина домой, трезвого ли, пьяного ли в дубелину.

Хотя ближе к домику вопросов уже не было. Пьянка была в разгаре, пьяные крики звучали так громко, что даже слышались на улице. Дмитрий зашел в помещение, попытался укрыться среди собутыльников этакого сбора/собора. Но нет, царь Петр, хоть и изрядно навеселе, все же увидел нового гостя.

— А вот и наш князь Хилков, ну-ка, Алексашка, иди сюда, мерзавец! — Петр вблизи был явно в гневе, пьяный, разумеется, но в морду спокойно может дать. А то еще шпагой проколет. Потом-то, да, будет сожалеть и кается трезвым, ха, а только мертвому тебе уже все равно. Поэтому, на всякий случай, лучше мирно подойти. А ведь трудно получается. Мин херц сподобился, поставил рядом с Меньшиковым, гадом таким. И чего-то нюхалка говорит. Это ж неспроста!

Петр I молча посмотрел на нас, видимо что-то ему не понравилось. Плеснул теперешней водки. Сплошная сивуха. Не, Дмитрий на это не подписывался. Понюхал, точно сивуха, насколько резкая по запаху, настолько слабая по крепости.

Остановил Алексашку, этот дурак уже начал пить. Объявил застывшему в удивлении Петру:

— Я это пить не буду, не трогает. Лучше уж моего, вот!

Поставил на стол металлическую фляжку на общее обозрение, недавно прессованной из тонкого железного листа. Все — и лист, и технология прессования — достижения князя Хилкова. Выпускал достижения будущего попаданец, ой, выпускал, хотя клялся, что не выпустит. Потом клялся, что выпустит, но немного. Затем, уже недавно, просто махнул рукой. Дескать, с волками жить, по-волчьи жить. Пароходы уже пустил в этот мир, причем чуть ли не сериями, что же тут о металлической фляжке говорить.

А фляжка хорошая, плоская, под анатомию человеческого тела сделана, от того вроде бы и маленькая и незаметная, хотя и штоф водки пропускает. Для армии самый раз. Необходимость в ней была такая, что она появилась в России уже в то же XVIII веке, правда в середине столетия примерно. Манерка называлась.

Вообще-то сведения о них были давно, а вот в этой реальности современная металлическая фляжка появилась в эпоху Петра Великого в России. Автор — князь Хилков, прошу любить и жаловать.

Это попаданец совершенно по-мальчишески похвастался, а чего тут! Все окружающие толпились вокруг, даже про водку забыли, не говоря уже о замысле Петра как-то примирить разбойников. Еще бы! Сам царь, отобрав специальный ремень под фляжку, пыхтя, одевался. Сумел-таки! Гордо показал фляжку на животе.

Потом спросил заинтересовано, где они продаются? Не себе спрашивал, для гвардии. Или, хотя бы, для любимой первой роты Преображенского полка. Дмитрий его успокоил. В его заводике начали выпускать армейские фляжки сотнями, правда в месяц, но если будет государственный заказ, то и это количество можно преувеличить.